«У меня в 45 лет был полный крах жизни. Я уперся рогом в стену, и стало мне жить незачем. И бабки были, и слава, и дети, и жена хорошая. А жить было незачем. Прапрадед мой был протоиереем московского собора Василия Блаженного. И я подумал: «Куплю и я молитвословчик, посмотрю, о чем они там молятся». Я увидел, что существуют такие же духовные законы, как тот, что бумажка всегда падает вниз. И что Дух творит себе формы. И какого ты Духа, такие и твои плоды. На осинке не растут апельсинки, как говорится. Пришлось мне жизнь свою менять, охваченную «хочу — не хочу». Удалось пока мало, но Богу важен не результат, а само направление движения.

В 2000 году, когда я стал читать труды святых отцов, то купил книгу «Духовный мир преподобного Исаака Сирина», святого, жившего в VII веке. Меня эта книга сразила наповал. Потому что никогда еще я не видел из художественного творения такого шквала любви и нежности к человеку. И ко мне именно. Мы же все думаем, что Бог — это такое «можно-нельзя». А Бог — это любовь… А следом грянул на мою голову фильм «Остров» Павла Лунгина, в котором я старца-целителя Анатолия играл. И вдруг после выхода фильма со мной владыка Илларион связался и предложил сделать звуковую книгу, предложил читать слова отца Исаака Сирина. (Еще древние говорили: кто верит в случай, тот верит в Бога.) И вышло так, что эти полтора часа текста я начитывал шесть лет! Потому что не получалось никак. То я сказочник, то пещерник, то актер актерыч. И только шесть лет спустя у меня получилось, когда я дорос до этих слов.

Я спрашивал как-то у отца Дмитрия: «Кто я? Поэт, певец, писатель?» — «Ты — Мамонов Петр Николаевич». Я принял его слова. И сегодня я занят тем, что овеществляю все, что в мою безумную голову приходит. Оказывается, это многим нужно.

Я давно собираю виниловые пластинки. И сидел я как-то, слушал свой проигрыватель и подумал: «Как же я так сижу и ни с кем не могу поделиться этой радостью?» И сделал свою радиопрограмму. Знаете, я очень люблю молодых ребят. И они мне пока еще верят. Причем люблю я их не просто так: у меня за них сердце болит. Я для них оставшееся время живу и стараюсь делать радиопрограмму «Золотая полка» на «Эхе Москвы» — рассказываю, ставлю свой винил, Пушкина читаю, Чехова под современные ритмы, прочел псалмы Давида под рэп.

Когда я стал собирать советские речевые записи на десятидюймовых пластинках, то наткнулся на радиоверсию «Приключений Незнайки» Носова. Послушал я ее и думаю: «Да это же прямо про нашу жизнь!..» И понял, что надо перечитать им «Приключения Незнайки». Речь об огромном одиночестве у Носова в книге. А потом решил, что поставлю спектакль. В первом отделении читаю Носова, а во второй части уже про Незнайку больше не вспоминаю, а просто читаю стихи свои и любимого Заболоцкого. Шепотом. В шапочке. О том, как речка умирает зимой. О засухе и стаде Божиих коровок…

Ловите молнию в большие фонари,
Руками черпайте кристальный свет зари,
И радуга, упавшая на плечи,
Пускай дома украсит человечьи.

Я с 90-х годов ставлю и играю спектакли. У меня был спектакль «Дед Петр и зайцы», который мы с успехом играли, объездив всю Россию. И меня спрашивали часто: «Ну как вам Брянск или Северодвинск?» А что мне город! Мне лица людей в зале важны. А лица в залах по всей стране удивительные.

Знаете, у театрального актера (да и у любого исполнителя на сцене) жизнь очень хорошая — мы напрямую общаемся с народом. И я так решил, что буду как Джеймс Браун — на сцене до смерти.

На «Эхе Москвы» для аудитории в 14 миллионов человек я рассказываю о Боге и удивительных людях-«незнайках» — Элвисе Пресли и Чаке Берри. Они, как птенчики, от чистого сердца нам свои звуки музыки отдавали. Была у меня передача про Майлза Дэвиса двухчасовая. Получал после эфира эсэмэски: «Петр Николаевич, респект и уважуха вам!» Доходит, значит, и это радостно. Читаю отрывки из святых отцов, из Библии. Но не подумайте: это не какой-то православный красный уголок, в темноте и со свечками. Нет.

Я себя позиционирую по жизни как клоун. А в цирке клоун самый главный. Когда Юрия Никулина хоронили, вся Москва остановилась, и гроб с рук на руки передавали. И я хочу так же.

Секрет долголетия — это не лифтинг, а быть полезным людям. Солженицын был нужен людям, поэтому и от рака исцелился, и лагерь пережил, и 92 года прожил. Если мы станем крайне нужными людям — будем долго жить. Блаженнее давать, чем брать.

Я всю жизнь любил искусство, музыку, литературу, поэзию. Потому что вырос я в центре Москвы в литературной семье. У нас собирались дома московские знаменитости тех лет: Белла Ахмадулина и компания. И я, будучи маленьким мальчиком, все это жадно слушал. Взрослые собирались компаниями по 20−30 человек у нас в квартире в Большом Каретном переулке. А я из-за щелочки слушал и впитывал все как губка… Сейчас я с удивлением стал замечать, что меня уже не интересует и как-то не волнует художественная литература. Музыку же я по-прежнему много слушаю, часа по три-четыре каждый день. А общение с Богом не имеет предела: ни по эмоциям, ни по мудрости.

Вот я ложился на съемках «Острова» в гроб. «Страшно?» — спрашивают. Да не страшно! Строгая вещь. Ничего в ней нет. Четыре стеночки и сверху крышка. Страшно другое: с чем туда ляжем? Что возьмем с собой?

Помню, когда у меня было страшное ранение в пьяной драке, я думал, что не выживу. А смерть — она такая: когда надо будет — придет. Так что не смерти надо бояться, а себя перед ней.

Другого смысла в этой жизни нет, как приготовиться к вечности. Если представить, что вечности нет, то и эта жизнь теряет смысл. И что будем делать в четверг, если умрем в среду? Вопрос один — что будем делать? Пепел, кости — это смешно. Я сам бегал до 45 годов, чтобы достигнуть денег, славы, квартиры, жены, машины. А потом понял: если этот день я так прожил, что никому от этого не было хорошо, — день прожит зря. Задача в жизни одна — чтобы с тобой людям было хорошо. Давайте этим же вечером сядем на табуретку, в зеркало глянем и спросим: «А со мной людям хорошо?» И увидите, как начинает жизнь меняться и сиять. Уходит скука, тоска, уныние. Вопроса «Что делать?» больше нет, а лишь «Где взять время на все?». Я только себе локти кусаю, что так поздно это понял. Что я пятерых детей убил, что пропил дни свои, и силы, и таланты. Я очень много отдал в эту яму. Но никогда не поздно. И у меня сейчас лучшее время жизни моей.

Когда мы с Павлом Лунгиным стали обсуждать фильм про Ивана Грозного, то поняли, что хотим, чтобы он был не об исторической персоне. А как «Осенний марафон»: вроде и мужик хороший, а толку нет. Убийство, 40 дней поста, убийство, монастырь и покаяние… Мы снимали фильм о том, что покаяние должно приносить плоды, иначе в нем нет смысла.

История — вещь темная. Мы не знаем, изменилась ли душа Ивана Грозного после того, как он напялил на себя рясу. И мы представить себе не можем, какая это непосильная ноша — быть русским царем, когда ты есть единоличная абсолютная власть. А Богу все равно — царь ты или не царь. Бог хочет всех к себе, мы все ему дети.

Исаак Сирин еще в VII веке говорил: «Не называй Бога справедливым». Он добр. Любовь и справедливость не могут существовать в одной душе, они как сено и огонь. Справедливость, правовое государство… Если бы это было нужно, Христос тогда пришел бы и установил справедливые законы. Но он говорил: «Царство мое не от мира сего». Если по справедливости Бог бы на нас всех глянул, то давно пора бы нас уже всех сжечь. Бог не справедлив — он милосерден и милостив.

Все мы хотим счастья. На своем месте каждый может много сделать. У меня есть смысл. Я понял, зачем я живу. Я знаю, куда я иду и почему. Комариными шажками, но в Царствие Небесное.

Когда меня спрашивают, как быть, я говорю: «Молитва, отказ от греха и по мере сил помощь другим».

Надо всегда помнить, что стула только два. Ты или с чертями сидишь, или с Богом. Третьей позиции нет".