Алексей Герман: Во-первых, потому что мы очень любим писателя Довлатова. Нам кажется, это один из важнейших русских писателей как минимум второй половины ХХ века наряду с Бродским. Но фильмы про Бродского уже сняты, а про Довлатова не было еще ни одного. Во-вторых, несколькими годами позже после Довлатова я и моя семья жили рядом с той улицей в Ленинграде, на которой жил он. Так что снимать фильм про Довлатова лично для меня было еще и неким сакральным возвращением в детство. Это было время невероятного количества талантливых людей, населявших тот город, которого уже нет. Концентрация удивительных личностей в Ленинграде конца 1970-х была запредельной! К сожалению, в силу множества причин счастливая судьба у многих из них на родине не сложилась. Как мы знаем, Довлатова запрещали публиковать. До недавнего времени в Петербурге не было даже памятника ему (который открыли только на 75-летие писателя осенью 2016 года) — лишь памятная доска во дворе дома, где жил Довлатов.

В самом начале, когда мы только пытались доказать продюсерам, что этот фильм нужен, был проведен опрос: «Хотели бы вы посмотреть фильм о Довлатове?» На тот момент 28% сограждан ответили: «Возможно, да». Значит, по крайней мере 28% знают, кто такой Довлатов, — это уже хорошо.

Алексей Герман: Он, во-первых, внешне очень похож на Довлатова в этом возрасте. По-моему, у героя и актера должно быть внутреннее и внешнее подобие. Мы, к сожалению, не нашли в России людей похожих.

Довлатов сам по себе не идеальный сценический герой. Он себя немножко выдумал. Он был не такой, каким сам себя описывает. И поэтому я посчитал, что уйти в экранизацию будет неправильно. Когда я погрузился в его биографию, то узнал, что это был человек, много работавший и рано встававший по утрам. Он тщательно трудился над стилисткой произведений, над каждым словом. Он был человеком напряженной внутренней жизни. Стереотипный образ Довлатова — человека пьющего и обаятельного — не совсем соответствует действительности. Поэтому, создавая образ в фильме, мы пошли своим путем.

Алексей Герман: Он, во-первых, внешне очень похож на Довлатова в этом возрасте. По-моему, у героя и актера должно быть внутреннее и внешнее подобие. Мы, к сожалению, не нашли в России людей похожих.

Довлатов сам по себе не идеальный сценический герой. Он себя немножко выдумал. Он был не такой, каким сам себя описывает. И поэтому я посчитал, что уйти в экранизацию будет неправильно. Когда я погрузился в его биографию, то узнал, что это был человек, много работавший и рано встававший по утрам. Он тщательно трудился над стилисткой произведений, над каждым словом. Он был человеком напряженной внутренней жизни. Стереотипный образ Довлатова — человека пьющего и обаятельного — не совсем соответствует действительности. Поэтому, создавая образ в фильме, мы пошли своим путем.

Елена Окопная: Именно потому, что мы хотели Довлатова показать живым, а не мифологизированным персонажем комикса, мы сняли фильм не только про Довлатова, но и про всю эпоху. Мы общались с представителями того времени, изучили невероятно большой объем архива, чтобы восстановить время. Хотелось, чтобы кино было плотным, чтобы в нем не было дыр.

Алексей Герман: Нам важно было совместить личную историю Довлатова с собирательной историей всех талантливых людей того времени, которые покинули страну или не могли по ряду причин уехать. Поэтому фильм не только про писателей, но и про художников, скульпторов питерских. Про советскую интеллигенцию, прослойка которой тогда была больше, чем сейчас. Про всю эпоху, про целое поколение глубоких людей.

Когда начинаешь читать литературу, посвященную жизни Довлатова, и параллельно читать про Иосифа Бродского, то складывается такая картина: про Бродского написано довольно много и детально, вплоть до котиков, которых он очень любил. Биографы Довлатова, как правило, не могут даже ответить на вопрос, как так произошло, что Довлатов считался долгое время посредственным писателем, которому не давали печататься, а потом уехал — и вдруг оказался великим, за 12 лет было издано 12 его книг. Жизнь Довлатова действительно не идеально экранизируемая. Понимая это, мы пошли путем показа лишь короткого промежутка его жизни, в котором происходит некий набор событий, важный для него: отношения с женой и дочерью, попытка опубликовать свои произведения. Мы попробовали через малое, спрессованное во времени, отразить большое.

Алексей Герман: Встречались. В том числе с семьей — вдовой и дочерью. Потому что я считаю, что есть определенное хамство, когда кинематографисты вторгаются в чью-то личную жизнь, делая это тайно, ни с кем не советуясь, а потом говорят: «А вот мы так это видим». Я нахожу в этом как минимум отсутствие этики. Мы говорили с семьей, с частью друзей Довлатова, но не со всеми. Потому что оказалось, что людей, которые помнят и знают Довлатова, много. И чем больше лет проходит со дня его смерти — тем их больше. Когда я снимал фильм «Гарпастум», то начал выяснять, какого размера был футбольный мяч в 1914 году. У нас было три консультанта на фильме, и они никак не могли сойтись на одной цифре. Чем больше мы в это погружались, тем более спор про размер мяча начинал обретать чудовищно скандальную форму. И все равно после выхода фильма нас разоблачали! (Смеется.) Поэтому я умышленно ограничил круг консультантов по фильму про Довлатова. Основным для нас было общение с семьей. Мы не хотели ни делать глянцевый фильм, ни копаться в грязном белье. Не хотели образа человека, который погряз в пьяни, и не хотели идеального трезвенника. Если бы мы снимали фильм, основываясь лишь на мифах про Довлатова, то он у нас в кадре так бы и сидел зимой в халате на Невском проспекте. Но в жизни он не соответствовал стереотипам «халат, бухло и лень». Про Довлатова сегодня любят рассуждать, хорошим он был писателем или не очень. А я вот думаю так: есть разная литература. Есть та, которую читают миллионы, и есть не менее прекрасная, но которую не читают миллионы. Надо уважать и ту и другую.

Алексей Герман: Потому что Бродский и Довлатов еще не уехали. Это последние отголоски оттепели, хотя в Питере ее, по сути, и не было почти — это такое московское развлечение было. И Бродский, и Довлатов — они в это время еще молодые, им в районе 30 лет. А мы ведь знаем их другими — уже бородатыми, очень усталыми людьми. Но такими они были не всегда, потому что начало 70-х годов в СССР — это было время, богатое на энергию и таланты. Поэтому мне интересно было застать своих героев именно в начале 70-х.

Я восхищаюсь тем временем и жившими в нем людьми. Восхищаюсь их несгибаемыми спинами. Человеческой смелостью. Преданностью профессии. Я восхищаюсь, потому что я не такой. Думаю, я испугался бы, если бы у меня было хотя бы 15% тех отказов или судов, тех проблем в жизни, что были у них из-за нежелания сдаться и отказаться от своих жизненных взглядов. Это было время более искренних людей и искренних отношений. Это было время, когда в СССР занятие искусством для многих было именно призванием: оно не приносило ни денег, ни славы. Они просто хотели говорить правду и делать это при помощи художественного слова. Я считаю, что в советском или русском искусстве эти годы — это был последний «великий всплеск». Сегодня прослойка талантливых и просто интеллигентных людей в нашем обществе много тоньше, и меня это очень печалит. Так что мы сделали этот фильм как дань уважения тем людям и тому времени.

Алексей Герман: Мне всегда обидно, когда в историческом фильме есть некая общая стилизация, но нет отдельных личных историй. Когда герои идут по улицам прошлых лет, а в окнах — стеклопакеты. Я помню этот город в 1980-х годах. Помню, что цвет стен был другой — тоже желтый, но другой. Фонари были другие, посеребрённые. Асфальт был другой. Для нас тот Ленинград был городом другого цвета, другой гладкости стен и асфальта. Так что мы пытались детально восстанавливать ощущения того времени.

Сейчас центр Питера весь в кабаках. Мечта того поколения свершилась: можно из одного места переходить в другое! Но это другие кабаки и другие рестораны. Лена (Елена Окопная, художник фильма. — Ред.) строила заново старые кафе в расселенных домах Питера, потому что мы не могли найти аутентичных. Все костюмы мы специально шили, даже для массовки. Изготавливали почти все вещи, что попадали в кадр: качели и горки во дворах, клумбы и вазы. Мы изучали питерские архивы и воссоздавали по чертежам тот исчезнувший уже город.

Елена Окопная: Сегодня в Санкт-Петербурге все иначе выглядит и стилистически, и цветово. Так что работать с натурой пришлось кардинально: и перекрашивать, и достраивать, и обои печатать такие, как были раньше. Надо сказать, что особенностью съемок этого фильма стал наш крайне доверительный контакт с горожанами. Они откликнулись на просьбу и приносили нам свидетелей той эпохи: элементы одежды, какие-то вещи. Мы работали с вещами не только из 1970-х, но и более старыми, потому что так и раньше бывало, что молодые девушки доставали из сундуков вещи своих бабушек и перешивали их на модный манер. Мы постарались с большим уважением отнестись к ушедшему времени.

Алексей Герман: Во всех разговорах про этот фильм я все время употребляю слова «Мы его создали», потому что один я бы не смог. Елена — мой соавтор. Она многое придумала, она создала весь мир в фильме, населила его вещами, людьми, вдохнула воздух. Главное, Лена помогла мне воссоздать тот исчезнувший дух города — а это очень сложно!

Алексей Герман: Буквально наш фильм не может быть отражением моей судьбы. Но наверняка мне помогало то, что есть во мне. Я помню эти большие питерские квартиры, в которых все собирались за большими столами. Помню, как говорили тогда: интеллигентнее, чем сейчас. Я помню «Ленфильм» конца 80-х годов. Я — нравится мне это или нет — плоть от плоти той ленинградской киношколы. Для меня всегда фильмы, в которых участвовали мои родители, лучше в десятки раз современного кино. Поэтому, снимая «Довлатова», мы двигались именно в сторону того, а не сегодняшнего кино.

Но есть важное отличие во всей этой истории. Меня никогда и никто не цензурировал. А фильмы моего отца, хотя он и был прекрасным кинорежиссером, резали, их запрещали, а один даже был под запретом 15 лет. В России сейчас нет тотальной цензуры, которая была в СССР. Если бы ее не было в СССР — не было бы и этого фильма, который я считаю очень своевременным. У нас в стране сегодня есть у власти люди, которые пытаются навязать людям искусства свои взгляды на мир. Они считают, что искусство должно быть только прекрасным, позитивным и веселым. И к сожалению, с каждым годом количество таких людей растет. Поэтому я рассматриваю наш фильм как напоминание, предупреждение о том, что может случиться, если власть вторгается в сферу искусства. Он о том, что нельзя губить судьбы, нельзя запрещать художнику быть художником. Ни Бродский, ни Довлатов не были диссидентами — но их судьбу на родине перечеркнули, и она сложилась только в эмиграции: и личная, и творческая судьба. Я помню, как мой отец, сняв фильм, прятал фильмокопию под кровать, чтобы ее не уничтожили навсегда. Помню, как великий актер Ролан Быков плакал из-за того, что его не утвердили на роль, потому что он выглядел якобы не так, как должен выглядеть советский человек. Я помню, как многим людям не давали занимать пост только потому, что они евреи, и это приходилось скрывать. Художникам запрещали выставляться, режиссерам — снимать, писателей не публиковали. Многие спивались, погибали от инфарктов…

Я вам так скажу: во всей истории нашей страны найдутся параллели с нынешним временем. Если начинаешь копать в архивах, то натыкаешься на отчаянные письма Бродского, который что-то важное хотел доказать советскому начальству. Начинаешь разбираться с тем, почему не публиковали Довлатова, почему были сложности у Товстоногова, я уже не говорю про историю моего папы с запрещенными фильмами. Ну что плохого в фильме «Мой друг Иван Лапшин»? По-моему, это патриотическая картина. Что плохого в фильме «Проверка на дорогах»? Это печальная особенность нашей страны, результатом которой являются отъезды. Сколько уехало замечательных людей! Сколько их писало за границей! Можно не любить Солженицына и Бродского, можно не любить Довлатова. Можно не любить Бунина. Не любить Барышникова, Сикорского и Эрнста Неизвестного — можно много кого не любить. И Лев Толстой не очень хорошо себя вел по отношению к власти. И что? Всех выгнать? Кто тогда останется?

Так что история, показанная в нашем фильме, конечно, выдуманная во многом, но во многом и правдивая. Я не говорю, что все происходило именно так, но мы все знаем, что именно так оно и происходило.