Не просто скала
Формально Пидурангала — это скалистый холм с крупным наклонным треугольным плато, чьи перепады высот между низшей и наивысшей точкой составляют несколько десятков метров. Преодоление вырубленных древними монахами ступеней и карабканье безо всякой страховки по практически отвесным, словно застывшим в небе валунам — это испытание на прочность каждого отважившегося. И не верьте путеводителям, где про экстрим подъема сказано весьма суховато: дорогу описывают как прогулку по «наклонным плитам и камням с довольно узкими проходами». Высчитывание логистики каждого шага трудно, но чувство локтя от других воодушевленных туристов с самых разных концов земли, перебрасывающихся по дороге шутками и философскими комментариями, окрыляет и вселяет веру.
— Постой, но почему правительство тут не установит хотя бы элементарной страховки перил или специальных опор? — обращаюсь к водителю Мануджа, который в восхождении на Пидурангала автоматически начинает совмещать функции страховщика, психолога и гида.
— Понимаешь, если установить страховку, то потом дело дойдет до того, что туристы и лифт захотят, чтобы раз — и сразу на вершину одним махом. Но ведь это будет уже совсем не то!
Увидев вертикаль последних десяти метров, я была готова бурно возразить философскому стоицизму моего ланкийского друга, но когда трудности оказались позади, а взору открылся неповторимый вид на океан джунглей, все возмущение куда-то исчезло. «Мы сделали это!» — смеялась после восхождения возрастная шотландка, обнимая свою австралийскую подругу, а я, обводя взглядом горизонт и вдыхая высокогорный ветер победы, вспоминала бессмертные строки Высоцкого.
Ланкийцы в душе прирожденные философы, и это чувствуется во многом — думала я, возвращаясь в свой съемный домик в маленьком курортном городке Хиккадува на юго-западном побережье Шри-Ланки. Наивные, добрые, готовые совершенно бесплатно угощать тебя крепким зеленым чаем и рисом, так щедро приправленным карри, что слезы тут же бесконтрольно начинают солить еще дымящееся теплом блюдо. Искренне любящие свою страну и гордо живущие в самостоятельно созданном мире легенд и чудес.
— Мануджа, я вижу, что на боках ланкийских автобусов написаны еще и их имена. Зачем?
— Ну, они находятся в частной собственности, и каждый водитель хочет показать норов своего.
Ой, вот «Стремительная птица»… «Уличная стрела», — «читала» я проносящиеся мимо автобусы, щедро украшенные лампочками и покрытые картинками и наклейками с пальмами и китами, в сумерках больше похожие на взбесившиеся новогодние елки. — Ой, смотри, а вот «Чудесная мудрость» мимо несется!
— А ты сам, если бы у тебя был свой автобус, как бы его назвал?
— «Бабочка», конечно!
В чем-то бабочками ощущали себя в тот цейлонский полдень на вершине Пидурангала и мы: группа случайных попутчиков с разных уголков земли, собравшихся на раскаленном пятачке плато в тени непонятно как удерживающихся вертикальных камней и компании такой же удивительно неуместной черной собаки, жмурящейся на солнце. Вдалеке величественным долгожданным автобусом «тоторо» вздымалась Сигирия, а вокруг бесстыдно расходились по швам горизонты острова.