Архаичная не значит народная. Архаичные песни — те, которые исполнялись до христианского периода, во времена, когда на территории современной Беларуси жили языческие племена, и, соответственно, архаические песни обслуживали обряды инициации, земледелия, повествовали о взаимодействии человека и богов, человека и природы. Позже, когда на этих землях появилось христианство, изменения пришли и в мелодию, и в лексику, и, естественно, в семантическую нагрузку текстов.

Меня интересует именно дохристианский период. Это очень дикая, неповторимая по своей природе и выражению культура. К сожалению, сегодня архаичная песня потихоньку умирает, потому что практически не осталось ее носителей. В деревнях сложно найти свежий материал — все уже собрано предыдущими исследователями.

Я родилась в семье, где очень любили искусство. Моя мама прекрасно рисует, отец играл на барабанах джаз, рок, блюз и другую сложную музыку. И, как и полагается дочке барабанщика, поначалу я интересовалась рок-н-роллом. Где-то в возрасте 25 лет меня привлекла народная музыка. Я выросла в небольшом поселке, и народные песни слышала с детства. Женщины пели на свадьбах, на днях рождения, иногда просто собирались где-нибудь во дворе, под огромной развесистой березой, за столом и пели красивые тягучие баллады о любви. Это завораживало. Так что, закончив с карьерой рок-певицы (Руся являлась солисткой белорусскоязычной рок-группы Indiga. — Ред.), я перешла в область именно этнической песни.

Мне нравится сама техника звукоизвлечения — построение мелодии, ее сложность и одновременно простота. Поражает то, как люди, которые сочиняли архаичные песни, не придумывали, а именно извлекали их из себя. Они не имели музыкального образования и какого-то представления о том, как устроена музыка и что есть гармония. Тем не менее песни, которые они пели, были удивительными.

Сложнейший жанр — белорусское многоголосие. Однажды в белорусской консерватории проводили эксперимент: взяли песню, записанную в исполнении бабушки в этнографической экспедиции, максимально точно переложили ее на ноты и попросили профессиональную классическую певицу пропеть то, что получилось. В итоге бабушкина песня оказалась полна пульсации, драмы, чувственности, древней глубины. А песня, которую пропела классически образованная певица, отдавала холодом и безжизненностью. Когда традиционную культуру перенесли в рамки классической формы — магия потерялась.

Верно, в основе их исполнения — простые чувства. Поэтому в белорусском традиционном пении много странных диссонансов, которые в академическом мире не приняты. Но каким-то чудесным образом хор, например, из 30 женщин дает исполнение с диссонансами, полутонами и четвертьтонами — очень богатую, необычную мелодическую картину.

Своими текстами. Изучая их, можно многое почерпнуть о психологии женщин. Я говорю о женщинах именно потому, что песенную культуру сохранили прежде всего они. По той же причине темы песен, как правило, женские и повествуют чувствах женщин, их отношениях со свекровью, мыслях о любви и разлуке с собственным домом. Лично мне особенно нравятся песни вроде «галашэння нявесты» — традиционного «плача» невесты, исполняемого девушкой в последнюю свободную ночь перед замужеством.

Вы можете удивиться, но белорусская архаичная песня сильно перекликается с африканской — ритмически, мелодически. Только у нас темп «запаволены», замедленный. Есть сходства и с песнями Южной Америки — например, с традиционной песней, исполняемой во время перуанской церемонии аяуаски (ритуал шаманов Амазонки с использованием таинственного напитка. — Ред.).

Эта идея принадлежит продюсеру Владимиру Максимкову. Его пригласили выступить амбассадором кампании коллекционного издания книг Светланы Алексиевич «Голоса утопии» на белорусском языке, после чего он позвонил мне и предложил: «Руся, давай придумаем, как связать книги с людьми и сделать их ближе к народу. Например, возьмем какой-нибудь красивый фрагмент текста, и ты его пропоешь?» Выбрать фрагмент оказалось достаточно сложно, ведь все темы там очень непростые: Чернобыль, война, история страны… Мы остановились на той, что будет близка и понятна всем, — любовь. «Пра што я малюся? Я малюся пра каханне». Содержание текста отозвалось во мне. Моя личная жизнь в тот момент давала слабину — казалось, я не чувствую любви, мое сердце закрыто, поэтому строки Алексиевич действительно глубоко меня тронули. Я предложила Вове встретиться в студии и без репетиций, с закрытыми глазами спеть фрагмент. В этой песне, в спонтанном импровизационном пении я бы хотела помолиться и о своей любви в том числе.

Мне кажется, все удалось. Пока я пела, по коже бегали мурашки. Еще один мой личный маркер творческой успешности — когда встают дыбом волосы на руках. Если это случается у меня или у всей команды, то мы не ошиблись: нашли подходящее средство выражения, правильные ключи и все сделали классно! Мы записали три или четыре дубля, но Вова оставил первый. Есть мнение, что вокалист именно первый дубль поет лучше всего, как бы не успевая включить ум, задуматься о верности интонирования или звукоизвлечения.

Если говорить конкретно о распевании в народной манере, то в народной песне есть свои закономерности. В этот шаблон можно вместить любые слова. Или построить песню мелодически таким образом, что она будет восприниматься как народная. Именно это я и попыталась реализовать в случае с текстом Светланы Алексиевич.

Распеть можно любой текст. Вопрос только в том, насколько это органично будет слушаться в манере народной песни. Например, я не представляю, как можно сделать народную песню из текстов Сорокина или Пелевина.

Распеть можно любой текст. Вопрос только в том, насколько это органично будет слушаться в манере народной песни. Например, я не представляю, как можно сделать народную песню из текстов Сорокина или Пелевина.

Если внимательно слушать, можно услышать неповторимый гул, звуковой портрет любого города. В этом плане мне сильно запомнились несколько городов. Во-первых, очень шумный, динамичный, вызывающий, сексуальный Нью-Йорк со множеством языков и темпоритмов. Яркий, классный, будто бы хаотичный гул и постоянное движение, которые мне очень нравятся.

Глубоко поразило побережье океана в районе Сан-Франциско. Я услышала очевидную разницу между тем, как звучат море и океан. Это на полчаса выбило меня из потока жизни или, быть может, наоборот, внесло меня в поток жизни. Затаив дыхание, сидела и вслушивалась в эти звуки — невероятное впечатление!

Кстати, путешествуя, я обнаружила, что звуки, манера говорить и речь меняются в зависимости от рельефа и архитектуры. В горных районах речь становится скачущей — острой, будто сами вершины. А в равнинных странах, например в Марокко или Греции, течение речи спокойное, шумов поменьше.

Хочу услышать, как звучат Бангкок, Шанхай, Варанаси… Интересно послушать джунгли Амазонии. Мне кажется, что для славянского уха это абсолютно новое аудиальное впечатление. Также моей давней мечтой является Большой каньон в США. Хочу встать на одной из вершин и заголосить какую-нибудь полетную, дикую народную песню — вслушиваясь, как далеко летит звук. Признаюсь, эта сцена мне иногда даже снится.

Я пробовала петь в горах, в лесах, и это, конечно, невероятно. Вообще, мне очень нравится тестировать локацию на эхо, на звук. Если я оказываюсь в каких-нибудь красивых, интересных, невероятных местах — я все время пою народные песни. Именно такую распевку я мечтала бы устроить в Гранд-Каньоне!